13/04/2018 00:08
Москва, Евгений Анташкевич для AP-PA.RU Продолжаем публикацию глав нового исторического романа Евгения Анташкевича "Хроника одного полка".
Блиндаж, маски, баллоны, щёки.
Дрок в своём блиндаже сидел мрачнее тучи.
Щербаков разговаривал с ним, как ни в чем не бывало.
— Есть сведения, Илья Евгеньевич, что, как только сменится ветер, будет газовая атака…
— И что нам теперь? — холодными глазами посмотрел на него Дрок. — Дуть всем эскадроном в сторону немцев?
— Ну, уж это я не знаю, вы командуете, — спокойно отвечал Щербаков, — может, и дуть, только я бы вот проверил маски, у всех ли они годные…
В разговор вмешался фон Мекк:
— Для этого, Николай Николаевич, надо наесться гороху до отвала, залезть под одеяло с головой и надеть маску, только так можно проверить без риска для жизни…
— А только для репутации… — вставил слово поручик Гвоздецкий.
Разговор в деловой тон перевёл Дрок:
— Довольно шутить, господа, я расстроен тем, что не уберёг Павлинова, лично мне неловко будет перед Аркадием Ивановичем, если с Клешнёй чтото случится, хотя есть вероятность, что он остался в этой траншее… живой или мёртвый… дальше мы не прошли… Однако об этом достаточно, мне отвечать… маски мы проверили, про баллоны нам известно… теперь давайте к делу.
Все склонились над схемой, и фон Мекк произнёс:
— Идея заключается в том, чтобы расстрелять немецкие баллоны тогда, когда ветер подует в их сторону…
— Ну, тогда действительно будем дуть, пока щёки не лопнут, — недовольно произнёс Дрок.
У него была своя идея.
Смерь, зрачки, глотка, стенка, метрика
Сашка очнулся оттого, что в его глаза ктото близко смотрит.
«Смерть!» — с холодом в брюхе подумал он.
На него глядели два огромных зрачка, он сморгнул и увидел, что это немец, то есть этот — поляк, через секунду он вспомнил —Станислав. Тот пристраивался на одном колене убедиться, жив ли Сашка, и держал в руке бутылку с ромом.
— Жив, хвала Богу. —Станислав отодвинулся от Сашкиного лица и подал ему бутылку.
Сашка помотал головой.
— Нет! — сказал он и потянулся за своей фляжкой с водой. — Вода, пить хочу!
— О! Есть вода, то добже… алэтшебацо поесть…
У Сашки еды не было, он не взял, а лицо у поляка оказалось не бледное, а землистое с голубыми глазами и таким прищуром, что было очевидно, что он чтото знает наперёд, русские про таких говорят — «хват»!
Сашке не очень хотелось есть, хотелось пить — много, — лучше бы чаю, но сейчас об этом даже не стоило думать. Он снял с ремня фляжку и подал её Станиславу, тот отпил глоток и вернул. Вода была противная тёплая, и хватило глотка смочить горло.
Солнце перевалило за полдень, жарило, и Сашка заметил, что песок на дне окопа посветлел, а края луж очертились и пожелтели, а ещё пели птицы. Трава стояла над траншеей, по ней было видно, что тихо и ветра нет ни в какую сторону.
— А ты кто? — спросил Сашка.
— Пшечеж я чиповеджалэм же естемполякем! — Он ткнул себя в грудь. — Я йест поляк! Порусски!
Сашка понял, но вопрос был в другом.
— А почему за немца воюешь?
— Я… з тего… я естем… польскиналежонцей до Немец, з Познаня…
После глотка воды Сашка почувствовал себя лучше, он подтянулся, крепко опёрся спиной о песчаную стенку и уставился на Станислава.
— …порусски… я естем обывателем Кайзера немецкего и з тего поводу зосталэмвженты до армии немецкей, а ты скондестэщ? Място?
— Я, место? — переспросил Сашка.
Станислав кивнул.
— Тут?
— Не, родом?
— А, — понял Сашка, — родом из Москвы…
— Москва!.. —както странно протянул Станислав и стал оглядываться.
— А это все твои, поляки? — спросил его Сашка.
— А як имье пана избавителя? — не ответил на вопрос Станислав. —Порусски —имье.
— Моё?
Стани€слав кивнул.
— Я Сашка, Александр…
— Пан ма два именья? Сашка и Александр? Александр, я вьем, Александр Македоньски, а Сашка?
— Сашка, это меня так все кличут, а по метрике я Александр…
— Но, добже, пан СашкаАлександр, цобэнджемыробичь?
Этот вопрос, «что делать», в Сашкиной голове и так сидел, поляк мог не спрашивать, но, пока светло, ни о чём таком можно было не думать, сейчас надо просто дожить до темноты.
— А как сюда попал?
— Гдже?
— Ну, вот! — Сашка показал рукой на траншею. — Тут!
— З Франции, твердза Верден, там мне зосталэм рана. —Станислав показал сначала на раненую ногу, потом на своё плечо. — Рана, и зкеровано мне до дому, до Познань… тилькопотом ту, чекавы пан Александр. Вставай, тшебащедоведжечьцо ту и як…
— А там всетвои? Поляки? — снова спросил Сашка и показал на трупы.
Стани€слав посмотрел направо, смотрел долго и вздохнул. Сашка понял, что все.
— Вкрутцебэнджеостшал… стшеляй, — сказал Станислав, показал, как стреляют пушки: «Пухпух!», потом на часы и стал подниматься.
И тут Сашка вспомнил о другом, о вопросе, который застрял у него в голове.
— А почему твой поляк, этот, как его, Ма… Мо...
— Пан Мачульский?
— Он самый, побежал в атаку со стеклянной бутылкой? Как будто вы только что с эшелона…
— А мы и ест только з почонгу, з эшелону. Ктурыхзменили, старыйпулк, тэ одешли в ноцы. Мы залищмы их позыцье, а з рана, з утра, вшысткорозпочело, од разу побегли до атаку, навэт не выспалищмы и неедлищмыщняданья… —
Догадываясь, что Сашка, скорее всего, его не понимает, Станислав помогал руками, жестикулировал, и Сашка понял, что на германских позициях произошла замена, старые части ушли, этой ночью пришли новые, с ними пришёл Станислав, и сразу побежали в атаку не спамши, не емши и не пимши.
— Каву не пили? — понимающе кивнул Сашка.
— Кавэ не пилищмы…
— Ладно, не пили так не пили… — Сашка вдруг почувствовал голод и то, что нога стала болеть меньше. — А как твоя нога?
— Жьле, наступичь не могэ…
— Ну, если не «могэ», так и не наступай. — Сашка стал подниматься, Станислав, как мог, ему помогал. Сашке было хреново в этой траншее не только из‑за ноги, а ещё потому, что с его ростом надо было ходить на полусогнутых.
— Ты так гловы не выставяй, — сказал ему Станислав и показал на голову. — Наши добжестшелён.
— Это мы знаем, — безнадёжным голосом промолвил Сашка, немецкие меткие стрелки уже положили много русских, и пошёл к трупам поляков. — Чего у вас в рюкзаках, чего можно съесть?
— Зобачь сам.
Сашке было неловко. Когда они иногда лазили по рюкзакам убитых или проверяли пленных, то это были убитые или пленные, а Станислав был живой, и на дне траншеи лежали его товарищи.
— Ты ничего, не против, если я посмотрю?
— Патш, я бы и сам попатшил, —Станислав показал на глаза и на ногу, — але не дойдэ, машльжейшон, рана, но ты иджь… не зробишьюж им непшиемнощчи… — сказал Станислав и махнул рукой, посылая Сашку смотреть самому, потому что мёртвым полякам было уже всё равно.
Про сапоги — желание подобрать себе пару — Сашка забыл.
— Давай ту маски, — услышал он Станислава, он сначала не понял, но быстро дошло.
Сашка срезал с мёртвых рюкзаки и стащил в одно место, еды нашлось много, противогазовые маски в металлических цилиндрах сложил рядом.
— Ещчё давай плащче, газ ест бардзотруйонцы, жьле для очи и шкуры.
Теперь Сашка понимал, что Станислав знает, что говорит, и не зря опасается газовой атаки, которая сжигает лёгкие, глаза и кожу. Сашка даже почесался, и у него возникло желание выползти из этой траншеи и убраться к своим, но он знал, что это бесполезно, германские меткие стрелки и вправду стреляли не хуже, чем Четвертаков с Кудринским из винтовки полковника Вяземского с оптической трубкой — даже на полвершка голову высовывать не стоило.
Сашка лазил по дну траншеи, терпел боль и старался не думать, зачем ему была нужна эта атака.
Он стаскивал необходимое, и тоже поесть, так что даже стало походить на лагерь.
Станислав, как мог, помогал.
— Ким естещь? — спросил поляк.
Сашка не понял.
— Ты кто ест?
— Я кто? — переспросил Сашка, он уже думал, что поляк может об этом спросить, и очень не хотелось говорить, что он всего лишь офицерский денщик и повар. — Я драгун! — ответил он.
— А цо то йест? Цозначы «драгун»?
— Это на лошадях, это когда в атаку, а в руке шашка! — размахивая рукой, показал он.
— А кавалерья, драгун… — произнёс Станислав, но Сашка ничего в его голосе не услышал такого, что его бы порадовало, и только сейчас до него стало доходить, зачем он сюда полез, и дошло, конкретно: надоело жить под землёй и ходить на полусогнутых.
«Побегать, что ли, захотелось?» — спросил он себя. Ответ на этот вопрос не получился полный, но полного ответа в голове пока и не складывалось.
Ещё он переживал за потерянный бебут Четвертакова и за свою пустую болтовню, что вернётся из этой атаки с Егорием.
— Не бы€во конь у нас на фрончьезаходним, — произнёс Станислав, открывая банки с беконом и разворачивая галеты.
— А что было?
— Самоходы, артылерья и газ, венцей ниц не быво…
— А как же кавалерия? — заинтересовался Сашка.
— А по цо? Як з карабину в машиновых зачнонстшелячь так целы пулктрупув, кони жаль. —Станислав говорил так уверенно, что Сашка всё понимал, понял и то, что Станислав опытный солдат.
— А как же воевали?
— А мне правьеще не удало — рана в первшыдэнь! А цалы наш пулкфранцужизнишчили, — и Станислав провёл рукой крестнакрест, — в едэн атак.
— Они атаковали?
— Не, мы…
— И всё из пулемётов?
— Не, по цо? Вьешь, яке францужьимайон арматы огромнэ, пушки, тшистшалы, — он показал три пальца, — и пулку не ма!
Они примостились и стали есть. Сашке в горло не шло, ещё подташнивало, Станислав же ел с жадностью и выпивал, сначала он приладился к рому, но както так получилось, что, видимо, счёл ром Сашкиным и перестал его пить, а перешёл на шнапс.
— Мам в Познанье роджьинэ, жо€нка и цуркаюждоросла, вкрутцезамонжоддавачь, а я ту одпочивам в тымокопьеидьётыцкем… На войне два дни и южзосталэмраны два раз.
Сашка смотрел на Станислава и удивлялся. Он вспомнил, что в кабаке, где служил, буфетчик был старый поляк, говорил порусски, но нетнет, поминал свою семьюроджьину, стару жонку и цурку старшую, среднюю и младшую, которых бы впору замуж, да никто не берёт. А Станислав, иногда вставляя русские слова, а чаще какието непонятные, стал рассказывать, как он жил в своей Познани, как всё было хорошо до войны, как женился, как отдыхал и выпивал с друзьями, и тогда Сашка понял, что Станислав, может, и не опытный солдат: воевал один день во Франции под Верденом — был ранен, и один день тут в России и снова ранен, — а просто очень опытный человек.
— А сколько тебе лет? — спросил он.
— Чтерджьещчи! — ответил Станислав, нарисовал на песке «40» и указал рукою на верхний край бруствера.
Сашка посмотрел и ничего не понял, только ветер колыхал траву и гнул её с востока на запад.
Евгений Анташкевич
Текст публикуется по согласованию с автором
Фото с сайта chelreglib.ru
