Борис Куркин, Клуб 20/12: Джефферсон. Парадоксы Декларации Независимости

05/11/2021 00:05

Автору Декларации независимости Т. Джефферсону повезло: его манифест вошел во все учебники истории и как только не превозносился.

История создания его весьма поучительна. Когда речь зашла о независимости английских колоний, дело сводилось к вопросам денег и власти. Или наоборот: власти и денег. Огромных денег и огромной власти. И вся Декларация – это выплескивание в белый свет обид (подлинных и мнимых) на английскую корону в оправдание своего неповиновения и бунта.

Весьма неуклюжими выглядела и правовая аргументация американских демократов по «Делу об отделении от Англии». Например, такая. «Что касается короля, – говорили подельники Джефферсона, – то мы были связаны с ним узами подданства, но эти узы теперь расторгнуты его санкцией на последний акт парламента, согласно которому он лишил нас своей защиты и начал против нас войну, подтвердив тем самым, что мы давно уже лишены его защиты, ибо в праве существует положение о том, что подданство и защита взаимосвязаны: когда исчезает одно, прекращается и другое».

Оценим красоту сей правовой конструкции: вооруженный хулиган дерзко нарушает закон. Полиция пытается пресечь его противоправные действия, а правонарушитель заявляет о том, что власть развязала против него войну и тем лишила его защиты. В таком случае он отказывается подчиняться закону и объявляет о своей независимости.

Провозглашались и совсем уж экзотические тезисы. Например такой: «Что касается народа или парламента Англии, то мы всегда были независимыми от них, причем их ограничение нашей торговли черпало силу только в нашей покорности, а не в каких-нибудь принадлежащих им правах введения ограничений, и что до сих пор наша связь была только федеральной, а сейчас, с началом военных действий, она расторгнута».

Быть подданными короны и не признавать над собой юрисдикции одного из важнейших органов государства – стало очередной революционной конституционно-правовой идеей. Конгрессменов не смущало, что согласно английскому праву, парламент состоит из… короля, палаты лордов и палаты общин.

Революционеры закрыли глаза на то, что в соответствии с английской конституцией король является главой исполнительной власти.

Не смутило американских законников и то, что именно парламент издал закон, который и стал для американских революционеров основанием для провозглашения независимости. Не могли же американские законники не знать о том, что «Георг III и значительное большинство людей его времени держались до 1784 г. того взгляда на парламентское верховенство, что парламент является верховной властью в самом строгом смысле».[1]

В общем, анекдот вышел знатный, но скверный. Посовещавшись, бунтовщики решили не выходить с подобного рода доводами на внешний рынок. Делая подобные заявления, можно было с треском проиграть психологическую войну, лишившись поддержки тех, к кому апеллировали.

Оттого-то родителям Декларации волей-неволей приходилось ссылаться не на Закон, не на действующее («положительное», «позитивное»), а на естественное право («права человека»), и толковать на свой манер Священное Писание, конструируя на ходу «права человека». У них не было выбора.

По законам риторики всякий манифест нуждается в эффектной вводной части – интродукции. В XVIII веке ни одно серьезное политическое заявление, исходящее от вышней власти, не могло обойтись без упоминания Господа Бога. Посему нет ничего удивительного в том, что текст Декларации под пером уже накопившего писательский опыт Джефферсона начался достаточно эффектной фразой:

«Мы считаем самоочевидными следующие истины: все люди сотворены равными, и все они одарены своим Создателем некоторыми неотчуждаемыми правами, к числу которых принадлежат: жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав учреждены среди людей, правительства, заимствующие свою справедливую власть из согласия управляемых».

Вчитаемся в нее внимательно. По Джефферсону, люди созданы Богом равными, и все они наделены Им некими неотчуждаемыми правами, к числу которых принадлежат «право на жизнь», «право на свободу» и «право на стремление к счастью».

К сожалению, Джефферсон уже не ответит на вопрос, с помощью какой экзегетики он увидел в Ветхом и Новом Заветах озвученные им идеи.

Но если абстрагироваться от текста Библии, то и тогда возникают неясности. Что значит «право на жизнь», ставшее в наше время модным тезисом? Тем более, если им наделяет Сам Бог? Получается, что право человека на жизнь корреспондируется с обязанностью Творца уважать дарованное Им же самим право своей твари? Самоограничение Божьей воли?

С точки зрения христианского богословия, это безусловно «сильный ход»!

Неясно, что означает «равенство» людей в плане их сотворенности («тварности»). Следует ли понимать слова Джефферсона в том смысле, что все люди сотворены равными в политических правах? Но какие именно «политические права» были у Адама и Евы, а также их потомства?

И, наконец, «третье право» – «право на стремление к счастью». Фраза совершенно бессодержательная, а то и бессмысленная.

Однако именно этой пассаж прославил отцов демократии США, подписавшихся под манифестом Джефферсона. Успех же его манифеста! был обусловлен тем, что над смыслом его  никто из революционизированной политической публики не задумывался, а обмирщение общественного сознания прогрессировало день ото дня.

К тому же речь шла о политическом событии огромной важности, и Декларация независимости, которой сами ее подписанты не придавали особого значения, стала символом американской революции, а для европейцев торжеством идеи республиканизма и поражения монархии. Сами же отцы американской демократии относились к Декларации как к дежурному и политически необходимому документу и особого значения ему не придавали.[2]

Но так порой случается в истории: вылетевшая воробьем фраза становится знаменитой. Случается и так, что смысл сказанного открывается автору лишь позднее. Или не открывается вовсе.

Джефферсон был не просто политический писатель. Уже будучи президентом Северо-Американских штатов, он в перерыве между государственными делами написал свою… Библию, получившую прозвание «Библии Джефферсона» – «The Jefferson Bible. The Life and Morals of Jesus of Nazareth».

О своем труде Джефферсон писал своему кофиденту Дж. Адамсу следующее: «Мы должны свести наш объем к простым Евангелистам; выбрать, даже из них, только самые слова Иисуса, отсекая амфибологизмы, в которые они были введены, часто забывая или не понимая, что выпало из Него, давая свои собственные неправильные представления в качестве его диктата и выражая непонятно для других то, что они сами не понимали. Останется самый возвышенный и благожелательный кодекс морали, который когда-либо предлагался человеку.

Я проделал эту операцию для собственного использования, вырезая стих за стихом из печатной книги и упорядочивая материал, который, очевидно, принадлежит ему и который так же легко отличить, как алмазы в навозной куче. В результате получается октаво из сорока шести страниц».[3]

Словом, творческая метода Джефферсона заключалась в том, чтобы вырезать из текста Нового Завета слова Спасителя, сказанные Им Самим, а не в переложении евангелистов, хотя откуда человеку узнать о словах Спасителя, как не со слов евангелистов?

«Библия» сия отличалась известным новаторством: отрицались все чудеса, сотворенные Христом, включая воскрешение Лазаря, Воскресение Самого Христа, хождение Его по водам и т.д. Сам же Христос представал в образе простого земного человека: непорочное зачатие Девы Марии от Святого Духа отрицалось.

В этом отношении Джефферсон на целый век определил графа Л. Толстого, сподобившегося сочинить собственное «евангелие». Толстой был очень хорошо знаком с трудами Джефферсона и даже включал отрывки из его сочинений в свои книги: «Круг чтения» (1904—1908), «На каждый день» (1906—1910), «Путь жизни» (1910), так что мысли обоих роились в одних и тех же умственных пределах.  Что поделаешь: ересь штука заразительная, а враг человеческий не дремлет.

Нет ничего удивительного в том, что США с самого начал осознавали себя «Новым Израилем», и не Джефферсон придумал эту идею. В данном случае он был в «потоке» («тренде»), и его пафос — это собирательный пафос конгломерата сект, сохранившегося и по сию пору, который представлял собой американские колонии. Джефферсон лишь положил на бумагу то, что было у всех на уме.

В связи с этим необычайно информативна статья У. Р. Мида, старшего научного сотрудника Г Киссинджера по внешней политике США в Совете по международным отношениям. В журнале Foreign Affairs Мид опубликовал фундаментальную статью «Новый Израиль и старый».

«На протяжении веков американское воображение настаивалось на древнееврейских писаниях, — пишет Мид. — Это влияние, происходившее из открытия вновь Ветхого Завета во время Реформации, было акцентировано развитием кальвинистской теологии (которая подчеркивала преемственность между старыми и новыми проявлениями Божьей милости) и было сделано более актуальным историческими аналогиями между современным американским и древнееврейским опытом; в результате язык, герои и идеи Ветхого Завета насквозь пропитали психику американцев. <   > Обучение библейскому ивриту было обязательным на протяжении почти всего раннего периода истории США в Колумбии, Дартмуте, Гарварде, Принстоне и Йеле… Проповедники и памфлетисты вновь и вновь описывали Соединенные Штаты как новый Ханаан, “страну с молочными реками и кисельными берегами”».[4]

Американские религиозные деятели – и Джефферсон был в первом их ряду – яростно отрицали и отрицают Новый Завет. Но отрицающий Новый Завет a priori не может адекватно понимать и толковать Ветхий Завет. Это все равно, что уподобиться историку, поставившему себе цель объяснить смысл и значение некоего целокупного события, ограничивающемуся анализом явления на ранней его стадии, и оставляющему без рассмотрения стадии завершающей.

Подобное толкование Библии – явно сектантского характера. Посему и неприятие народов и государств, в основе жизни которых лежит Евангелие, носит, по сути, глубоко религиозный, скажем еще жестче – метафизический характер. Политика – всего лишь следствие.

Подведем итоги.

Принятие Декларации независимости ознаменовало собой рождение государства «нового духовно-исторического типа»: христианского по форме и богоборческого по содержанию и внутренней логике (если оставаться в парадигме христианского учения).

Идейным стержнем такого государства становится не ведающая сдерживающих начал, включая жесткие моральные и религиозные табу, человеческая субъективность («своеволие»).

Человек занял место Бога в центре Мироздания, а потому определяющим принципом становится жесткая максима: «Все для человека». Но именно этот предоставленный сам себе человек начинает определять степень комфортности своего существования. Следствием этого становится падение прежних авторитетов и табу и развитие субъективности.

«Посюсторонний» человек объявляется «высшей ценностью». Однако модусы человечности бесконечны, и в силу усвоенной нами логики и отсутствия прежних авторитетов и табу «высшей ценностью» может быть объявлен даже людоед, защита прав которого будет объявлена «священной».

Человек становится в центре гуманизма, однако из этого гуманизма извергаются и уничтожаются все несогласные с гуманизмом, которые тем самым лишаются права быть Человеком, которого этот гуманизм, якобы, защищает.

И в том нет никакого парадокса. Напротив, присутствует своя железная логика. В парадигме христианского учения – это призывание Антихриста. Вся джефферсоновская библия по сути является гимном ему.

В парадигме христианского учения Декларации независимости – это призывание Антихриста. И это не фигура речи, а бесстрастный логический вывод. Вспомним, что частица речи «анти» означает не только «против», но и «вместо». Но если Христос не Бог, а обычный по духу и плоти земной человек, каковым Его представил Джефферсон, то тогда вместо Христа в мир приходит «коллективный Джефферсон» со своим видением «разума» и «прав человека».

И тогда становятся понятными бомбардировки православной Сербии на православную Пасху, когда на посылаемых в нее снарядах и ракетах бестрепетные руки выводили глумливые, нечеловеческие послания. Похоже, что сербы рассматривались в качестве новых хананеев.

По сути «гуманитарные бомбардировки кого-то» означают, что этих «кого-то» не считают людьми вообще. И получается, что «люди» убивают «нелюдей», а кто эти «нелюди» решают исключительно «люди».

По совершенно очевидной причине адепты «прав человека» всячески избегают обсуждения темы об их базисе, поскольку концепт прав человека в основе – предельно конъюнктурный плод религиозных воззрений сектантского толка отцов-основателей США, выполняющий ныне главную задачу – оправдание «исключительной роли США» в современном мире и их права на насилие в отношении других стран и народов. Косвенно, «права человека» уже давно превращены в инструмент разрушения моральных и духовных устоев общества.

Борис Куркин